Столичная беднота - Страница 12

К оглавлению

Все были в восторге.

Показав стул, барин опять сложил его в палку, взялся за шляпу и сказал Татьяне весьма ласково:

— Так уж, милая Танечка, я у вас буду опять!

— Ах нет, нет.

— Буду, буду-с!.. Непременно-с!.. К пяти или к шести часам в четверг… Поедем, погуляем!

— Что вы! что вы! — закричали все девушки.

— Непре-мен-но-с! К шести часам!

Барин скрылся.

Танечка, да вообще весь швейный мир решительно не знали, что подумать об этом и что тут делать. Самое вероятное было то, что храбрая Татьяна начала бояться незнакомого господина, как барина.

Акулина не могла ничего присоветовать. Сказать хозяйке — та не поймет, в чем дело, разорется, подумает бог знает что и изобьет. Я присоветовал прогнать — все возопили.

— Он-те прогонит! — говорила Танечка.

Целую неделю вплоть до четверга она ходила в каком-то забытьи, в лихорадке. Я старался ее разуверить, что барин не приедет и не посмеет ничего сделать, и Танечка немного успокоилась. Пришел четверг. Пробило шесть часов — барина не было. Я ушел из дому в полной уверенности, что он не будет совсем, потому что, в самом деле, не мог себе представить, чтобы на белому свете мог существовать подобный наглец.

Вечером, однако, я узнал следующее.

По уходе моем Танечка была совершенно спокойна. Она вместе с другими сидела в кухне и пела песни, на дворе шел дождь.

— Не придет! — говорили все.

Вдруг дверь отворилась, и барин — мокрый, с зонтиком — вошел в кухню. Все обомлели в буквальном смысле слова. Закоченели, замерли.

— Готова? — спросил барин.

Татьяна была бледна, как полотно. Она так испугалась "барина", что не нашла против его требований никакого возражения. Она вдруг почувствовала себя во власти этого "барина", крепостной страх охватил ее, и она едва-едва пролепетала:.

— Башмаков… нету!

— Так дайте же кто-нибудь башмаки! Эй ты, дай ей башмаки!

— Авдотья, дай! — шопотом приказала Акулина, решительно не понимавшая, что делается кругом.

Танечка, не помня, что делает, торопливо надевала башмаки.

— Это несносно! — горячился барин. — Дайте же ей чем-нибудь накрыться… Это чорт знает что такое!.. Лошадь ждет!.. Дайте хоть платок!

Мигом принесли всё; Танечка сама торопливо укуталась; а Акулина, также вся охваченная атмосферою крепостных преданий, проворно выговорила с угодливостью рабыни:

— Готова-с!

Барин с сердцем толкнул дверь, вывел Танечку за руку и скрылся.

Все были поражены и решительно не могли ничего сообразить.

Я воротился часов в одиннадцать ночи. В кухне против обыкновения был огонь. Все швеи сидели вокруг стола и молча смотрели на Татьяну, которая была вся в слезах.

— Танечка, что с тобой? — спросил я.

— Убирайтесь вы! — неистово закричала она на меня.

Я ушел к себе в комнату. Через несколько минут ко мне тихонько явилась Акулина и шопотом передала только что случившуюся историю. "Барин" оказался одним из крупнейших московских обжор и воротил; с ним ничего нельзя было сделать (на Руси есть такой тип!), так как всякое дело он мог "затушить" и уже давно привык к этому. Он был нагл, потому что все мог.

После таких треволнений, возмутивших спокойствие нашей квартиры, настало совершенное затишье. Дуняша спокойно путешествовала в дворницкую; Танечка притворилась, как будто с ней ничего и не бывало; хозяйка попрежнему не платила денег, и к вящей тишине и спокойствию нашей квартиры — даже не являлся управляющий. Хозяин попрежнему возвращался под хмельком, на заре, и вообще все шло по-старому. Солоша, третья личность, на которую я хотел обратить внимание, все шепталась о чем-то с Акулиной, и в кухне начали появляться какие-то старухи; слышно было, что Солоше сулят счастие и благоденствие. В последнее время даже у Татьяны завелись какие-то тайны; по вечерам и она исчезала куда-то вместе с Дуняшей. Все это делалось втихомолку, тайком, крадучись.

Несмотря на это, повторяю, в нашей квартире было полное затишье. Так тянулось месяца три. Затишье сделалось до такой степени несносной вещью для всех, что вся квартира наша жаждала какой-нибудь перемены.

Судьба положила предел этой тишине катастрофой, ужасной и трагической.

Началось дело с того, что в один вечер Дуняша явилась ко мне под хмельком и едва ворочавшимся языком объявила, что Иван ее обманул. Он отпирается от своих слов насчет женитьбы. "Ты, — говорил он Дуняше, — несоответственного поведения… Мне этого нельзя!" Дуняша плюнула по этому случаю дворнику в бороду и убежала искать старого друга Андрюшку. Кроме отказа от женитьбы, дворник сделал еще другую безобразную вещь: он утаил адрес Андрюшки, который, уходя в Грузины, дал его для передачи Дуняше.

Дворник, убедившись, что последовал разрыв, расславил Дуняшу на весь дом и не давал проходу через двор. Андрюшка, которого Дуняша нашла-таки, изображал из себя обиженного человека и обошелся холодно.

Чтобы отделаться от старой подруги своей, он напоил ее допьяна и отправил на извозчике домой.

С этого дня начались ссоры и брань. Дуняша ругалась с Акулиной. Акулина утверждала, что она никогда не говорила Дуняше насчет женитьбы Ивана, и тоже ругалась. Дуняша снова заклялась; но чрез день прошел слух, что ее сманил "старик-табатер", сделавший ей шелковое платье. Дуняша начинала являться домой все чаще и чаще под хмельком.

В эту пору неприятно было ее видеть.

За этим, как кажется, плачевным окончанием Дуняшиной жизни последовало новое, глубоко печальное событие.

В одно утро, уже часу во втором дня, на двор с грохотом влетела пролетка, и скоро в кухню вбежал трактирный половой в чуйке.